Если существует современная петербургская школа в музыке, её носителями, безусловно, можно назвать как маэстро Гергиева, так и композитора Игоря Корнелюка, и всенародно любимую Эдиту Станиславовну Пьеху. Это, так сказать, три кита, не считая известного количества акул, и неизвестного количества более мелкой рыбки, избравшей для себя морем — музыку.
Я не мог не воспользоваться возможностью «пристать» с вопросами к Игорю Евгеньевичу.
-Здравствуйте, маэстро. До Вас так же нелегко добраться, как до Крутого или Нагиева…
-Ну, не преувеличивайте, вот же я. (Маэстро смеётся).
-Спасибо, это, наконец, получилось, но пока нам что-нибудь опять не помешало, предлагаю сразу начать. — Настроились? В Вас, как и во всякую книгу, хочется заглянуть с конца: О Вас почему-то складывается впечатление, как о поднимающемся по лестнице, и, если позволите, без одышки. Начинали с песенок, неожиданно ставших хитами, потом создали пару замечательных шлягеров для своей «доброй феи», Эдиты Станиславовны, и, наконец, «крайняя», как я понимаю, ступенька — музыка для кино. А какова будет следующая, — балет, опера, симфония, мюзикл? Вы уже подошли к чему-то вплотную?
-Да, я подошёл к чему-то вплотную. Вы уже всё сказали, мне больше говорить нечего, другое дело, что я не хотел бы пока раскрывать секреты и подробнее рассказывать о том, чем я сейчас занимаюсь. Скажу только, что работа огромная, большая, тяжёлая…
Игорь Корнелюк
-Тогда достаточно, дальше в тему не полем. Со стороны, все Ваши главные повороты судьбы выглядят делом случая: случайно стали писать, случайно запели. Хочется дописать – случайно пришли в кино… А как Вас нашёл Бортко для «Бандитского Петербурга»? Вас пришлось уламывать, или наоборот, это был для Вас подарок, ведь логичнее было позвать Дашкевича, с которым они вместе работали над «Собачьим сердцем»?
-Вы знаете, на самом деле, всегда, и ещё даже в молодости, мне хотелось писать музыку для кино. Потому что я любил кино, люблю кино, и мне всегда казалось, что это может быть интересным.
Но, как обычно бывает в таких случаях… У нас же, как обычно, ярлыки вешают на людей, что я, в своё время, написал свои «легкомысленные шлягеры», это ко мне прилипло, сразу на меня навесили вот этот самый ярлык — опереточный дух, и даже кое-что похуже. И когда меня Бортко пригласил написать музыку для его кино, я очень обрадовался. Это было интересно, и самое главное, мне очень хотелось этого. Другое дело, что когда наступает момент, когда хочется попробовать себя в чём-то новом, в более, я бы сказал, крупной, серьёзной форме, в том смысле, что в ней уже присутствует музыкальная драматургия, в которой присутствует симфонизм, в широком смысле этого слова, и…и… просто очень хочется поработать над крупной формой.
Режиссер Владимир Бортко
-Согласен, ведь Вы прошли очень серьёзную школу, но песня не позволяет её раскрыть.
-Ещё видите ли, во времена, когда я начинал эти несерьёзные песни, в те годы… Сейчас это, допустим, трудно себе представить, но это было так: в те годы хорошо записанная фонограмма — это была огромная редкость! У нас просто не было такой школы, и нам приходилось всё постигать методом проб и ошибок, и искать что-то наиболее интересное. Сейчас, когда песен не пишет только ленивый, я не буду заниматься тем, что делают все — Вы меня понимаете? Я всю жизнь стараюсь заниматься тем, чем не занимаются многие, — вот у меня такой дурацкий характер!
-Я бы это назвал — черта талантливого человека избегать общих мест в искусстве. Ну а песенки… кроме спасибо Вам за то, что Вы их придумали, а мы их с удовольствием не только слушали, но и пели, большего сказать не могу. Это был красивый этап Вашей, вероятно, не только музыкальной, но и просто жизни.
-Я, на самом деле, люблю песни, к своим отношусь предельно серьёзно, и даже самые легкомысленные из них я не писал по каким-то ложным или меркантильным соображениям — просто я был таким. Я был молодым, и я был таким!
С годами люди меняются, и я меняюсь, у меня появляются другие приоритеты, поэтому мне хочется сейчас заниматься чем-то другим.
-Конечно, с каждой работой, Вы уходите на какой-то новый уровень, и это заметно. Именно об этом я Вас и спрашивал, ответ более, чем полный, спасибо.
Знаю, что тема довольно избитая, но без этого не обойтись. Извините, Вы сами написали столь красивую музыку к «Бандитскому нашему городу», но о песне отдельно: Ваш «Город, которого нет» из одного списка со «Все мы сошлись в этом мире бушующем», Зацепина с Дербенёвым, — помните?
-Да… Конечно…
-Вы с Региной вышли на новый уровень. Я не знаю, чем там она берёт, но как-то на Миллионной, под ночной дождь, пел её с друзьями, и это было вкусно на самом деле. Видимо, виноваты и Вы, и город, который всё равно, никто не найдёт… Эта песня не даёт ответов на вопросы, но она вытряхивает из нас обывателей, и отправляет из перевёрнутого мира в тот настоящий, где все люди – планеты… Возможно, слова, написанные Региной, найдя свою музыку, стали приближением к Высшему Смыслу, в них так незаметна фальшь… И непонятно, кто из вас писал фон этого шедевра, когда в нём настолько всё цело.
Вот видите, сколько я про Вашу песню наговорил, а Вы не могли бы открыть для нас своё видение этого феномена? И, конечно, может быть, расскажите о сотрудничестве с Региной?
-Спасибо за «шедевр», но дело в том, что мы ставили перед собой простую, очень простую, утилитарную задачу. Нам нужно было написать песню, которая точно бы соответствовала мизансцене «киношной»: героиня Ольги Дроздовой на берегу Босфора ждёт ребят, которые, как мы знаем, а она пока нет, что они не придут, потому что они погибли.
Ольга Дроздова «Бандитский Петербург»
Задача очень простая, и поверьте мне, она очень тяжело решалась: по закону подлости, когда я искал эту мелодию, сочинялось всё, что угодно, только не то, что надо. Хотя, честно могу Вам сказать, я понимал, сразу понимал… ну, как бы вот, — какое эмоциональное впечатление эта мелодия должна оказывать, в какое состояние погружать. И… после того, как мне показалось, что мной были найдены какие-то, там, 3-4 ноты, с которыми как бы искра какая- то побежала, дальше дело техники: Мелодия сочинилась, а Регина протекстовала её, и, как мне кажется, точно. Может быть, я быстро рассказываю, но делалось это и не просто, в том смысле, что долго, и это было мучительно.
-Я в Ваше «не просто» верю и сразу: Регина, если что-то там и отекстовала, то сделала это, как Ахмадулина, изящно до тонкости, стильно, и очень мощно по смыслу.
-Вы знаете, я когда-то давно, много-много лет назад, разговаривал с Леонидом Дербенёвым, которому, как раз, принадлежат эти стихи о «миге между прошлым и будущим», я даже немножко с ним дружил, хоть был тогда ещё совсем молодым…
-Вам крупно повезло, Дербенёв, по слухам, дружбами не разбрасывался, и не дружил против кого-нибудь, что было обычной практикой… Простите, я слушаю.
-Они написали тогда эту песню для «Земли Санникова», и это тоже была подтекстовка. Зацепин придумал мелодию, а Дербенёв на эту мелодию написал текст.
-Так просто? Но, вероятно, это настолько интересная и сильная мелодия, что и текст иным быть не мог. Мне о её создании, кстати, сам Зацепин рассказывал — для него и Леонида Петровича это был не рядовой момент творчества. Изначально делать музыку к фильму и играть в нём был приглашён Высоцкий, которого в итоге забаллотировал худсовет, но у него уже были пять песен к фильму, и среди них, ставшая впоследствии знаменитою, «Вдоль обрыва». Зацепин и Дербенёв просто не могли не включиться в это соревнование шлягеров.
-Н… да, видимо, так и было. Тут, помимо каких-то чисто профессиональных моментов, которые Вы назвали «моментами творчества», должно быть какое-то озарение, должна быть какая–то… Вот… Ну, Дербенёв, он… я очень его любил, и он очень был талантливый человек, очень интересный был человек, очень необычный человек, он мне много очень рассказывал о своей работе, и с Зацепиным, в том числе.
Леонид Дербенев
-Спасибо. Мне очень приятно за Леонида Петровича, что вспомнили о нём, хоть и не работали вместе, и я Вас о нём не спрашивал. Теперь моя, наверное, очередь сказать: Вы знаете, Дербенёв талант безусловный, он настоящий, в широком смысле, поэт, но среди многочисленных других талантливых людей, с которыми я беседовал, как-то все о нём вскользь, даже сам Зацепин. На первом месте «я сам», потом уже Дербенёв, хотя никто не сомневается, что Александр Сергеевич с ним, как и Вы, дружил.
Вы в спитче о Дербенёве вышли за рамки этих скобок, — спасибо, мне кажется, он стоит того.
-Конечно, конечно, да. И Александр Сергеевич Зацепин стоит того, это вообще явление нашей музыкальной культуры, которое тяжело переоценить.
-Итак, мы уже начали с Вами про Петербург. – Продолжим? Почему, вопреки мнению родственников, Вы отправились не покорять «Лучший город Земли», а в дождливый Ленинград и учиться? Возможно, это был ответ, на какой-то вызов?
-Я даже не знаю, просто когда-то, когда я ещё был маленьким таким, э… э… я слышал, что в Питере такая очень крепкая, сильная композиторская школа. И… как-то, ну, не знаю, я принял, наверное, неосознанное решение ехать учиться именно в Питер, и я честно могу Вам сказать, не жалею об этом. Я когда приехал в этот удивительный город, скажу Вам, как могу откровенно, то поначалу этот город меня немножко…
-0н… Потряс?
-Ну, не то, чтобы потряс, он меня немножко прибил, он меня немножко «нагнул». Мне было очень тяжело, потому что, я чувствовал себя как бы одиноким, брошенным, — город меня подавил своей мощью, своей имперской импозантностью, и мне было неуютно и некомфортно в нём где-то первые полгода… год, меня тянуло домой.
-Слиться не удавалось?
-Куда там. Меня тянуло и тянуло домой, хотелось к старым детским друзьям, а потом быстро и незаметно произошла метаморфоза, я полюбил этот город, — прилип к нему настолько близко и крепко, что никакая сила теперь меня от него не оторвёт.
-Дело, возможно, не только в Вас, — город Вас принял. У меня есть все основания называть Вас композитором петербургской школы. Хочу напомнить, маэстро, в «Питер» Вы прибыли без багажа, во всяком случае, по теории музыки. И, всё-таки, Вас заметил Владлен Павлович Чистяков, известный кино композитор, профессор консерватории, — «Я буду иметь честь Вас учить»! — это его слова. Чему главному он Вас научил за четыре года, как он отнёсся к свалившейся на Вас славе?
-Вы знаете… (Корнелюк глубоко вздохнул, словно набрал в грудь воздуха перед каким-то прыжком) — самое главное во Владлен Палыче, — меня он не ломал! Он не навязывал мне каких-то своих представлений, своих идеалов, но с другой стороны… Вот я помню, мне, наверное, было лет шестнадцать, и я принёс ему первую партитуру оркестровую – это я написал такой симфонический цикл для оркестра, и мне казалось, что я вот так лихо вложил в ноты всё, что хотел, что я умею уже всё, — мне так интересно было попробовать оркестр, и я «приволок» ему партитуру. И вот я ему поиграл на рояле, он посмотрел партитуру, и сказал такую вещь: «Игорь, Вы можете мне на одну недельку партитуру отдать?»…
-Подшлифовать захотел?
-Ну, просто на недельку… Я ему отдал эту партитуру, через неделю придя ко мне на занятие, он поставил мою партитуру, и рядышком поставил свою партитуру, — то есть, свой вариант оркестровки моей музыки, и говорит: «Игорь, Вы посмотрите, в чём разница?»
Сделано было практически, как у меня. Все мои идеи, но вместо того, чтобы долго указывать и рассказывать, он мне показал: Игорь, ну почему вот здесь удвоены виолончели с кларнетом? А почему вот здесь… а почему вот этот аккорд валторн, вот он, всё-таки, звучит в таком расположении, и так далее… И вот это одно занятие, поверьте мне, оно стоило целого года лекций.
Владлен Павлович Чистяков
-Высший мастер-класс?
-Да, и он в том, когда практически, прямо на моих глазах, он бережно сохранил и мои концепции, и идеи какие-то музыкальные, только сделал так, как это должно было быть, чтобы это хорошо звучало.
И, конечно, я очень благодарен Владлену Павловичу за те четыре года, которые я у него занимался.
Уже потом, когда я поступил в консерваторию, и учился у Успенского Владислава Александровича, мне было тепло от воспоминаний, очень пригодилась та школа, которую я прошёл у Владлена Павловича, по – настоящему удивительного человека и педагога, и мне очень жаль, что его больше с нами, к сожалению, нет.
-Но остались такие его ученики, как Вы… я думаю, он успел подарить всё своё мастерство, и передать знания. Возможно, когда-нибудь и Вы сами соберётесь преподавать…
Игорь Евгеньевич, вероятно, Вас часто спрашивают, — Пьеха действительно помогала Вам, или это байки интернета? Как Вы отвечаете на этот вопрос?
-О…о… Я первый раз такой вопрос слышу. Нет, она мне не помогала, но когда–то, это было очень давно, Эдита Станиславовна меня пригласила к себе и, естественно, попросила написать песни для неё. Я ей написал первую песню «Белый вечер», мне было приятно это сделать, — она так хорошо к этому отнеслась, и для меня это была большая честь. Я помню, это было лето, она уехала на гастроли, но попросила, потому что, знала, что я буду в студии аранжировать и записывать эту песню, она попросила, чтоб я ей прислал фонограмму. Я ей говорю: Эдита Станиславовна, а зачем Вам на гастролях фонограмма?
-Как? Игорь, я же не родилась русской, я долго учу, мне надо вслушаться–прислушаться, покуда я на гастролях, чтобы потом, в студии, на записи, мне всё было понятно.
Если Вы хотите знать моё мнение о ней, то Эдита Станиславовна это большая, великая артистка, безусловно, народная, и, конечно, то, что не объяснить словами: её индивидуальность, её внутреннее богатство, оно чувствуется в каждой нотке, которую она поёт, даже если она поёт совсем тихо. Её энергия просто удивительна, и я счастлив, что жизнь меня столкнула с таким человеком, как она.
Эдита Пьеха
-Вы ведь в качестве эстрадного певца, наверное, стараетесь в чём-то на неё походить? Или вы совершенно не похожие типы исполнителей?
-Здесь, Вы понимаете, в чём дело – мы ведь с ней разные. И по темпераменту, и по… э… да, по всему разные: она, в конце концов, прекрасная женщина, а я кучерявый, и… ну, и я не буду дальше.
-И правильно. Кругом враги, а Вы совершенно определённый тип мужчины, к расцвету сил подошедшего с солидным багажом сделанного.
-Ну, пусть будет так. А вот, как раз, в «Белом вечере» такая штука произошла: я там, в этой песне, спел немножко бэк-вокал, и что меня удивило, когда был готов результат, — то, что у нас с ней голоса очень хорошо слились, как ни странно?! Хотя они, в общем, и не похожи, у меня голосок такой хриплый всегда был, а у Эдиты Станиславовны такой низкий, глубоко насыщенный. И неожиданно, вдруг, в этой песне выяснилось, что наши с ней, такие не похожие голоса могут сливаться!
-А, по-моему, такова сама песня, что под неё каждому может показаться, что и его голос для бэк-вокала подошёл бы. Она не случайно стала визитной карточкой певицы, и с тех пор, как была впервые ею исполнена, без неё уже — ни один концерт! Песня как-то втягивает в себя. На неё не откликнуться невозможно и её поёшь вместе с Пьехой и Вами, на бэк -вокале, и тогда ничего удивительного нет в том, что у вас голоса слились, — она слишком хороша.
-Ну… Для меня это было… я даже не помню, я, по–моему, решения принимал прямо во время записи, у нас там и времени было много, но я спел весь бэк-вокал буквально за час, а там было много подпевок всяких, и как-то это всё быстро было, всё как-то само получилось…
Игорь Евгеньевич, я Вас ещё не очень утомил? Давайте поговорим вот о чём: публика не простит, если мы не вспомним с Вами «Мастера и Маргариту».
Скажите, это легко писалось или тяжело? Вы вообще, из студии выходили проветриваться, или сидели законсервированный, пока в Вас продолжали бить молнии нужных идей?
Это может показаться удивительным, но, как это ни странно, я вспомнил маму, которая мне говорила, когда я был ещё в подростковом возрасте, - что, если перед тобой большой объём работы, старайся не думать обо всей работе, - ставь локальную, конкретную задачу ежедневно, и постарайся её выполнить. В «Мастере», я надеюсь, что так оно и было. И первыми я сделал несколько эпизодов, которые были ещё до съёмок. Меня Бортко попросил сделать сцену «Распятия»
и сделать сцену «полёта Маргариты».
Ему просто хотелось, чтобы во время съёмок, когда будут всё снимать, оператор слышал музыку, и камера двигалась как бы в соответствии с ритмом и темпом музыки. И, в общем то, так оно всё и делалось - я ставил локальную задачу и старался её выполнить.
Я знаю - так снимали Лей и Лелюшь, все четырнадцать фильмов, что они сделали вместе
Как ни странно, дольше всего в этой работе я делал маленький - маленький эпизодик «Джаз в Грибоедове» , который назывался «Аллилуйя»! Я нашёл ту подлинную мелодию, о которой писал Булгаков. - - Помните, когда «грохот тарелок на кухне перекрывал грохот тарелок джаза: яду мне - яду, аллилуйя - аллилуйя, а на самом деле, я, когда услышал мелодию этого фокстрота «Аллилуйя», она, по меркам современного слушателя, оказалась достаточно инфантильная, безобидная, в «до - мажоре» (Корнелюк начинает быстро напевать, композицию, действительно напоминающую гармонию непринуждённого фокстрота) - очень простая…. Так - вот, я эту штуку, по - моему, делал, аранжировал недели три! И мне казалось, что никогда до конца не дойду. Я утром приходил в студию, вечером уходил,,, меня уже Марина (имя жены маэстро) спрашивает: ну - что, доделал свою «Аллилуйю»? Я говорю: нет, Марина, я всё ещё её так и не дойду до конца....
Я уже в поисках конца композиции пробовал даже заходить на него с него самого… - Но! Мне тогда. как ни странно, работалось на удивление спокойно, и, в общем, планомерно.
С конца оказалось быстрее?
Игорь Евгеньевич, а Воланд для Вас тёмная сила?
Как он получился, мы знаем, а как Вы его «решали»?
Я ещё даже, когда хотел делать «сцену распятия», я думал применить хор, не применять хор, как это сделать: сделать это в стиле мессы. Так, может - быть, надобно писать на латыни? А Бортко мне неожиданно посоветовал - пиши по церковно-славянски: возьми текст какой - нибудь подлинный из того, что поётся в храмах. Я пошёл к Батюшке, я попросил благословения, взял текст хорового «питка», и, таким образом, решил именно в хоровом понятии историю с «распятием».
«Воланда» я решил делать наоборот - вот , как раз, его я решил делать по латыни. Я тоже обратился к лингвистам, что может быть уместно для озвучания применительно именно к «Воланду», я получил такой текст, и я его постарался сделать.
На самом деле, и «Воланд», и, вот,.. «распятие», - я когда «сводил» эту историю, я старался делать так, что б не «педалировать» текст. Чтобы и текст, и то, что поёт хор, чтобы это было, как - бы, частью оркестра, что бы это был как - бы один из музыкальных инструментов.
Готов засвидетельствовать, что это и звучит частью оркестра.
- Да, но мне так хотелось - не «педалировать» на смысловой, на мозговой сути того, что они поют, а именно, чтобы эмоционально создавалось правильное настроение. Потому - что, в кино, на самом деле, самое важное это точное настроение, ибо не точное способно убить всё, что угодно в кино, но это очень иногда бывает не просто.
Как в «Рабе любви», где сцену гибели Потоцкого Артемьев озвучил звонким подрагиванием ложечки в чашке, которую держит в руках застывшая в ужасе Оля Вознесенская, вызывая у зрителя взрыв эмоций… Кстати, поскольку наш разговор коснулся музыки, олицетворяющей нашу духовную составляющую, хочу спросить у Вас, слышали ли Вы музыку Владыки Илариона, например, его «Страсти по Матфею»?
Нет…не приходилось, не слышал… А что это?
Это так же прекрасно, как Ваши посвящения героям «Мастера и Маргариты». Я даже полагал влияние сочинений Митрополита на Вас в тот, безусловно, счастливый для Вас период, что именно оно дало Вам толчок, чтобы написать так верно, интересно, и сильно музыкальные портреты каждого из героев.
Спасибо большое, я обязательно его послушаю.
Заканчивая тему о музыке к этому фильму, хочу задать Вам традиционный вопрос по поводу «чертовщины», связанной с «Мастером»: не будем перечислять кого уже нет, но и у тех, кто не переплывал Лету, были большие проблемы. Как Вас не замотало в этот дьявольский шлейф, или, всё - таки, с Вами тоже что - нибудь нехорошее было?
Мне трудно ответить на этот вопрос, потому - что, меня всё время, по жизни, что - то мотает. Понять, последствия ли это «Мастера и Маргариты», или это нормальное, плановое мотание… я не знаю? Конечно, я не верю в эту чертовщину, однако, перед тем, как начать, я сходил в церковь, просил благословение , и я его получил, поэтому я как бы чувствовал какую - то защиту.
Так просто защитили себя…
Спасибо, очень интересно ответили. И последнее: музыка к этому кинороману - Ваш огромный успех, но у каждого мастера есть свой «критик Латунский». Скажите, пожалуйста, «Мастер», - Ваша жена «Марина» после премьеры не собиралась молотком кому - нибудь стёкла бить?
Игорь Евгеньевич долго смеётся, - «Нет. Не было такого».
-Ещё немножко меня потерпите? Такой вопрос: с кем из современных режиссёров Вы бы хотели поработать в кино, но не случилось?-О…й, Вы… Вы… задали очень сложный вопрос…
-Может быть, уберём?
-Ну, — не до такой степени. Я огромное количество режиссёров люблю, просто я не готов так сходу ответить, потому что те режиссёры, с кем бы я хотел, может быть, поработать, я знаю, что у них уже есть свои постоянные авторы музыки, а навязываться бы мне не хотелось. Но честно могу Вам сказать, мне сейчас, как бы, меньше думается о кино музыке, потому что мне хочется немножко другого.
Хочется другого, и поэтому я стараюсь, наоборот, как бы отойти, абстрагироваться от музыки кино, и сделать что-то другое.
-Скажите, пожалуйста, а вам не хочется доделать какие-то старые, отложенные до поры до времени вещи, руки по такой работе не чешутся? Наверняка у Вас, как и у каждого серьёзного композитора, есть что-то отложенное в сторону, убранное в стол?
-А Вы знаете, оно… это иногда всплывает в самый неожиданный момент: что-то отложенное на миг… Бывает такое, что иногда какая — то мелодия или её фрагмент, она лежит в ящике, что называется, десять лет, по существу, бесхозно, но спустя годы, она вынимается из стола, потому что, вдруг выясняется, что она к чему-то, к какой-то другой работе очень хорошо подходит… Такое бывает, это нормально.
Это, как, знаете: у любого человека, который занимается художественным творчеством, у него есть какие-то этюды, эскизы. Они лежат, но рано или поздно они бывают востребованы, поэтому, это нормально.
-А вот я знаю, Артемьев всю жизнь мечтает приступить к окончанию того, что он положил в стол, и у него это, всё равно, не получается, потому что он востребован, и ему всё время приходится выполнять какую-то новую работу. И, к сожалению, мне кажется, что до этого у него руки так никогда и не дойдут…
Следующий вопрос, если Вы не против?
-Да-да…
-Вы как-то заметили, что игнорируете «тусовки», потому что «нетворческое» это дело, но в России всё построено на друзьях? Чтобы быть в тренде, в них надо купаться, как стрелка в старинном спирту компаса, тогда будешь точно знать, куда плыть?
Кто тот смелый штурман, который заменил Вам «друзей»? Я примерно знаю ответ, но хочу, чтобы Вы назвали его сами?
-Так, нет друзей… — У меня есть друзья!
-Я не о них, а о тех, которые составляют определённые тусовки, перечислять можно долго?
-А-н… Ну, тогда нет. Мне «тусовки» просто не интересны, — ну, у меня, видимо, просто такой характер. У меня есть семья, у меня есть жена, у меня есть те мои близкие друзья, с которыми я общаюсь много лет, и этого общения мне вполне хватает.
-Спасибо большое. Правда ли, что песня «Насовсем» была посвящена памяти композитора Виктора Резникова? Ведь именно после «Музыкального Ринга» с ним Тамара Максимова ввела Вас в круг знаменитостей. Если это не так, то была ли у Вас в репертуаре песня его памяти? Может быть, хотелось бы ее создать?
-Витя Резников замечательный был композитор, замечательный, великолепный. Я… не знаю, я вообще считаю, что он лучшим был в этом жанре, во всяком случае, тогда, в восьмидесятые. Он прекрасно владел мелодией и гармонией, у него всегда это было интересно придумано, — я его очень любил и очень люблю до сих пор.
Песня «Насовсем», она посвящена и Вите Резникову, и посвящена Игорю Талькову, и всем тем ребятам, которые вот так безвременно, неожиданно ушли из нашей жизни, и их памяти я посвятил вот эту песню о друге, который ушёл насовсем…
Виктор Резников
-Особая Вам, Игорь Евгеньевич, признательность за Вашу «Насовсем». Это искренняя, настоящая песня. Действительно, это так: друзья уходят, но, как бы, и остаются, если в сердце их место занимает живая память. Ну да, и наш «Д” Артаньян на все времена», Михаил Сергеевич, тоже очень остро переживал эту несправедливость. Виктор написал для него несколько песен, которые он до сих пор поёт.
-Они вообще очень дружили, и не только благодаря песням Виктора, которые Михаил Сергеевич так прекрасно пел, они и играли в футбол вместе, и семьями дружили тоже, — да, просто они дружили в два человека, они были очень близки. Боярский, я знаю, долго помогал их семье…
-Игорь Евгеньевич, а почему Вы для Михаила Сергеевича ни одной песни не написали, вроде бы живёте в одном городе, который так оба любите?
-М…м… У меня была песня, которую Михаил Сергеевич пел очень давно, — «Ходим по Парижу», помните?
-Помню. Вы её и сами прекрасно пели.
Михаил Боярский
-Ну, да-да… Потом было ещё несколько, скажем так, попыток, этюдов… Но, просто, видите, оказия пока ещё никакая не сложилась, но, может, ещё не вечер?
-Вы меня спрашиваете?
-Что Вы, у меня такая форма ответа.
-Игорь Евгеньевич, Дидье Маруани, недавно посетивший наш город с благотворительным концертом, заметил, что каждый успешный артист должен помогать людям, испытывающим трудности. Как Вы решаете этот вопрос для себя?
-Если Вы об этом, то я много лет помогаю одному детскому дому, — много лет, но я не хочу об этом кричать, не хочу это афишировать, и не хочу делать на этом дешёвый пиар. Это моё дело, оно самодостаточно, я ребятам помогаю, чем могу и как могу…
-Спасибо большое, вот это действительно неоценимо. Когда-то Ваш однокурсник, Саша Морозов, на волне своих первых успехов, скромно заметил: «Старик, знаешь, в чем разница между мной и тобой? Ты человек хорошо обученный, а я — талант», — помните? Время само разобралось кто из вас кто. Скажите, — он так и не взял свои слова обратно?
-Так, э… я думаю, что в рамках той полемики, которая велась в те годы, но не забывайте, что это же было больше двадцати лет назад, тридцать пять лет назад…
-Как время быстро летит, каждый стал кем-то, но, всё-таки?
-Тут нет никакой сенсации — это было нормально. Вы не забывайте, что молодые люди, это, — у них есть, как им кажется, чёткая жизненная позиция. Я помню, когда мне было 18-19, я лучше всех знал всё! Я знал, что такое хорошо — что такое плохо, что такое талантливое и не талантливое, я знал как надо делать, и мне казалось, что я это знал лучше всех.
Когда мне стало больше лет, я стал понимать, что в жизни не всё так просто — вот и всё! Поэтому, то, о чём мы с Вами сейчас говорим, это были нормальные, житейские — обычные человеческие споры.
Я, кстати, очень люблю Сашу Морозова, очень талантливый человек! У него много действительно красивой музыки и прекрасных песен, и дай Бог ему здоровья, и долгих лет жизни!
Композитор Александр Морозов
-Позвольте присоединиться к Вашим словам. И последний вопрос, не буду Вас дольше мучить: нынче у Вас не имя, а бортовой номер, Вы, своего рода, лайнер. Но слава, как прекрасно известно, самый распространённый вид лжи. Вы со своею боретесь или рукой махнули? Интересный вопрос?
-Интересный… Да, — интересный вопрос.
-Или лучше её не трогать, пусть она будет?
-А Вы знаете, слава такая штука, — она приятна, когда ты молод, когда тебе двадцать с небольшим. И то, я так думаю, что это доставляет радость какое-то не долгое время, потому что потом, кроме неудобств, это не приносит ничего!
-То есть, лишний шум, как и полная тишина, развиваться не помогают?
-Абсолютно! Я… Вы понимаете, для себя уже много лет назад решил вопрос, что в жизни главное — не казаться, а главное — быть. И слава, и вот всё это наносное, оно не так важно. Поверьте, я могу Вам сказать, что совсем недавно я решил вопрос с блок-генератором для цифровой части моей студии. Решение было очень оригинальное и остроумное. Оно было всего несколько идей, но всё моё существование наполняет каким-то восторгом… Я очень рад, что мне удалось решить, с одной стороны, техническую, а с другой, в чём-то творческую задачу. И это важней, чем всё остальное, — понимаете?
-Даже, если и нет, Вы, всё равно, прекрасно всё объяснили. Спасибо! Ваш рассказ был действительно интересен, в нём много нового, по крайней мере, для меня, открывшего для себя Вас заново.
-Спасибо и Вам за то, что заглянули ко мне в студию.
-Всего Вам доброго, Игорь Евгеньевич!
